Танцы на цепях  - Рэйв Саверен

Голова вибрировала от вопросов, хотелось сорваться с места и бежать, куда глаза глядят!

Город! У матушки там есть знакомые, уж они-то не бросят в беде!

Вот только бы добраться…

Май нехотя посмотрела на изувеченное тело, и ей показалось, что матушка шевельнулась. Может это была всего лишь игра света и тени, искажение, вызванное усталостью и напряжением, но Май могла поклясться, что глаза матушки были прикрыты всего мгновение назад и смотрели в стену напротив кухни.

Сейчас же они разглядывали ее. Белки и радужку заволокло золотом, ресницы слиплись от крови, скопившейся в уголках.

«Точно сломанная фарфоровая кукла», – подумала Май. Там, где золото касалось кожи, она больше напоминала стекло и крошилась, оседая на пол желтоватой пылью.

Рот был раскрыт так широко, что губы в уголках треснули и разошлись, а на щеках были видны золотистые разводы…

Что-то проникло в нее?

Или вырвалось наружу…?

***

Клаудия миновала город без происшествий. Прошла его насквозь, как стрела прошивает мягкую человеческую плоть, ни разу не задержавшись и не сбившись с пути. Чувствовала нутром каждый изгиб дороги, каждый правильный поворот. Ни лавки, ни яркие огни в окнах домов не привлекали ее внимание. Только запахи сильно тревожили – Клаудия всегда была чувствительна к вони каменных улиц, где прогорклый жир мешался с привкусом крыжовника, жареного мяса и яблочного меда, а во все это буйство вклинивались дух ржавчины, огня и человеческих тел.

В родной жаркой пустыне запахов не существовало. Выхолощенный раскаленный мир, но Клаудия искренне любила его за чистоту и понятность. Песок мог пахнуть, только если кто-то отдал ему свою кровь. Ветер приносил в невидимых руках сухой жар и привкус горькой акритты – дурмана странствий.

Здесь все было не так.

Сложно. Непонятно. Стремительно. Кто-то постоянно куда-то торопился, стучал каблуками по мощеным дорогам, галдел, спорил, бежал, слишком громко шуршал многослойной одеждой. И эти бесконечные пятна крикливых цветов. Густая зелень деревьев резала глаза, и даже тусклая серость Седых предгорий казалась слишком яркой, непривычной и чужой.

В голове заворочалась инородная тяжесть, и Клаудия вся подобралась, приготовившись слушать новые указания. Чем дальше она отходила по тропе от города, тем беспокойнее становился голос Первородной: к повелительным ноткам примешалась совершенно не свойственная богине истеричность и нажим. Как нетерпеливый ребенок она гнала Клаудию вперед, и даже наступление ночи не было помехой для богини.

– Вы чувствуете тело, госпожа?

– И не только его.

Голос Первородной подрагивал от нетерпения, но в нем легко угадывались и нотки страха. Древнего, подсознательного ужаса, какой любой человек мог испытывать перед неизведанным, чудовищным, колоссальным «нечто», что осталось жить лишь в старинных легендах, поросших плесенью фолиантах и песнях менестрелей.

Клаудия же почувствовала угрозу намного позже: когда, сбив ноги до кровавых мозолей, добралась-таки до одиноко стоящего дома, окружённого невысоким забором. В воздухе невозможно густо пахло сиренью и еще сильнее – смертью. Кто-то распрощался с жизнью среди буйного весеннего цветения, и от этой мысли Клаудии почему-то стало немного грустно.

«Самые страшные вещи происходят весной, – подумала она. – Когда мир сбрасывает оковы зимней стужи, он заодно открывает оттаявшие двери для чего-то ужасного».

Калитка была распахнута настежь, а входная дверь в дом покачивалась от слабого ветра и поскрипывала плохо смазанными петлями.

– Здесь, – пробормотала Первородная, а Клаудия, не задумываясь, отстегнула от пояса клинок.

Прислушалась.

Ничего подозрительного. Вообще ничего.

Даже ночные птахи умолкли, точно кто-то разом свернул им шеи. Ни сверчков, ни шуршания ящериц в траве, ни один мотылёк мимо не пролетел.

У тропинки Клаудия заметила золотистые разводы, а каждый уголок сознания затопило тихое шипение богини. Она металась по черепной коробке загнанной кошкой, мешала сосредоточиться, что-то бормотала, и казалось, что стой она рядом, то непременно расхаживала бы из угла в угол сада и заламывала руки, вытаптывая густые заросли пионов.

– Не прикасайся! – взвизгнула богиня, стоило Клаудии склониться над следом. – Проклятье! Я думала, что еще есть время. Как же так? Все напрасно? Если тело не подготовить, оно сгорит при первой же попытке вселиться! А новое может не появиться еще тысячу лет!

– Госпожа…

– Тихо! Быстрее, не стой столбом! Нужно обыскать дом.

Болезненная вибрация разошлась по телу, и Клаудия сдавленно охнула. Виски стянуло жарким обручем, и слепящая, разъедающая боль прокатилась от основания шеи до самой поясницы, вынуждая сделать шаг вперед.

Он показался бесконечно долгим, слишком медленным и болезненным. Точно кто-то воткнул под кожу на бедре несколько раскаленных иголок. От напряжения чуть не подломилось колено и, глухо выругавшись, Клаудия перехватила клинок удобнее, чтобы нанести удар при первой же опасности. Серые одежды, ранее не стеснявшие движений, теперь превратились во влажный тугой панцирь, мешавший даже слабому вздоху.

Первая жуткая находка не заставила себя ждать.

Клаудия привыкла к виду смерти. В пустыне умирали многие. Неосторожные странники, забывшие о запасах воды, искатели приключений, что находили в древних городах только разруху и погибель под очередным песчаным оползнем. Сколько дураков полегло под палящим солнцем восточного стигая – не сосчитать. Но их смерть была…чистой.

Среди песков почти не было хищников достаточно крупных, чтобы убить человека. Ящерки да насекомые, небольшие грызуны и сухощавые падальщики, прятавшиеся в глубоких норах в центре и по окраинам стигая. Разве что иногда небо расчерчивали черными крыльями трупоеды-схади, но обычно они гнездились у дальних рубежей, возле защитной стены.

Самым крупным местным жителем считался человек, но даже у него не было такой силы, чтобы сотворить с телом подобное.

Изуродованная женщина намертво впечаталась в память Клаудии, и в ее голове плясало только одно объяснение: неподалеку появился иномирец.

Какой-нибудь дикий, неуправляемый хищник, случайно провалившийся в разрыв между мирами и очутившийся в опасной близости от людского жилья.

– Это мог быть и обычный человек. Кровь Пожинающего его осквернила, – в голосе прорезалось злое нетерпение. – Быстрее! У нас мало времени… – дальше тихое бормотание было почти не разобрать. – Как далеко оно…или все еще здесь? Ох, Пожинающий…

Осторожно ступая, Клаудия поднялась на второй этаж.

Ничего подозрительного, даже доски под ногами не скрипели, а воздух загустел, точно в преддверии бури. Справа и слева от лестницы – двери в жилые комнаты. Одна была закрыта, а та, что справа – распахнута настежь. Стоило присмотреться, как Клаудия поняла, что дверь висит на одной петле и только чудом еще не рухнула под собственным весом. За порогом – кромешный мрак, хоть ножом нарезай.